Лесник и его нимфа - Страница 15

Она общалась с девчонками, которым передавали втихаря сигареты, – курила с ними в туалете. Медсестры знали, но делали вид, что не знают. Девчонки были после побегов из дома и попыток суицида. Разговаривающие матом и рассказывающие подробности своей интимной жизни (тут Лита обычно старалась исчезать из разговора). Жесткие и делающие вид, что они очень сильные. Пациентки от пятнадцати до восемнадцати - самый цвет жизни - в своих одинаковых халатах здесь были абсолютно равны.

Еще были медсестры и врачи, которые искренне считали, что тут, в этой больнице, они кого-то лечат. Эти тетки – обычные, со своими теткинскими проблемами, приходили в отделение – и надевали маски аминазиновых терапевтов.

***

Лита вспомнила все это, глядя на узоры на ковре. А засыпая, вдруг подумала: а если ее посадят в тюрьму, как там будет? Она совершенно не исключала этого. У Кремпа был приятель, которого посадили – то ли за тунеядство, то ли за гомосексуализм. Федю вот тоже чуть не посадили. Как там будет в тюрьме? Эти мысли всерьез ее занимали.

А завтра надо идти в школу. Как же ужасно, ужасно жить. И главное, надо прожить так еще лет пятьдесят.

Глава 5

***

Сентябрь уже заканчивался. Фредди Крюгер в ее жизни никак не появлялся. Лита не написала за последнее время ни одной песни. Ни разу не сходила к Кремпу в химчистку. В школу ходила через день, гуляла целыми днями одна по городу. Поднималась на крыши и смотрела вниз. Высоты она боялась, но специально приучала себя смотреть на землю. Так, на всякий случай. Вокруг, как обычно, все было беспробудно серым. Но Лита все время вспоминала, как Лесник сказал: «Я вообще-то люблю серый цвет». Серый цвет просто надо полюбить, вот и все.

Наконец, выпив с Васей Йодом какого-то шмурдяка, она попросила две копейки и позвонила Леснику. Листочек, на котором он написал ей на бумажке еще тогда, на Арбате, свой номер, она носила в ксивничке все время. Телефон Фредди, кстати, лежал там же.

Лесник ответил очень вежливо и доброжелательно, что да, узнал ее и очень рад слышать. Человек за стеклом.

– Я хотела завтра зайти, отдать свитер.

– Завтра я уезжаю в командировку.

– А…

– На один день, в Загорск.

– Здорово. Я никогда не была в Загорске, – зачем-то сказала Лита.

– Хочешь, – вдруг сказал он, – поедем со мной?

– Да…

– Тогда завтра в восемь утра у касс на Ярославском вокзале. Только не опаздывай, пожалуйста. Там электричка в 8:10, мы на нее должны успеть.

Она опоздала. Она проспала, потому что заснула только под утро. Потом бежала по переходам, как дура, хотя было понятно, что она не успевает. Вдобавок она забыла свитер. В 8:25 Лита обреченно вошла в здание пригородных касс.

Он стоял около расписания. Сердце у нее чуть не выскочило – все-таки она бежала только что вверх по эскалатору…

– Привет, Лесник, – сказала она, стараясь говорить как можно спокойнее. – Ты меня дождался?

Он улыбался, как будто старый друг, перед которым не надо оправдываться.

Ладно, наверное, можно считать, что прошлого дурацкого разговора про Кремпа не было. Какая, действительно, разница, к кому она ходит ночевать в химчистку? Лесник – просто очень хороший человек. Пусть не из системы, зато с Урала.

– Я должен был отвезти документы на конференцию, которая начинается в десять. Теперь меня убьют, – сказал он, улыбаясь.

– А я забыла свитер… И вообще я только сейчас поняла, что надо было как-то по-другому одеться – мы же зайдем в монастырь, который там? Ну вот, в таком виде меня, наверное, не пустят.

У нее была тюбетейка на голове, джинсы и незаменимый черный плащ.

– Посмотрим, – ответил он.

***

Они договорились, что пока он относит документы, Лита идет в Лавру. А он подойдет сразу, как освободится, то есть часам к двенадцати.

– А если меня не пустят, погуляю около входа, – сказала она.

Они решили, что если Лита не маячит у ворот, значит, ее пустили, и они встречаются у храма, «в котором мощи Сергия» – так он сказал.

– Откуда я знаю, где там этот храм? – мрачно спросила Лита.

– Там все знают, – коротко ответил он.

В общем, Лита оказалась одна в Лавре. Ее пустили – никто ей ничего не сказал, хотя некоторые и глядели неодобрительно. Она походила туда и сюда, посмотрела на монахов, думая про Сашиного друга, на семинаристов, на двух бабушек, которые выясняли отношения («Я вот только исповедовалась, а ты меня раздражаешь»), на каких-то полусумасшедших дяденек, на туристов и на всяких других людей. Здесь вообще-то было хорошо.

Лита была второй раз в монастыре. Несколько лет назад они с мамой и ее подругой были в Пскове и поехали на экскурсию в Печоры. Тогда она в первый раз увидела монахов, которые все время куда-то торопились и бегали по монастырю в развевающихся мантиях. Тот день она запомнила, потому что вечером, когда они ехали в поезде в Москву, ей было невозможно хорошо. Так, как бывало всего несколько раз в жизни. Она стояла в коридоре поезда, а на самом деле в своем домике, смотрела в окошко, а там был закат, состоящий из всех цветов радуги, – совсем темное уже фиолетовое небо, потом оно переходило в синее, потом в голубое, и перед тем, как перейти в желтое, на небе почему-то была узкая неяркая зеленая полоска. Потом прямо над солнцем, которое уже почти дошло до горизонта, небо было желтым, само солнце и небо вокруг него – оранжевым, а у земли – красным. Радуга.

Лита неожиданно вспомнила об этом, глядя на кучку людей около источника. Рядом бабушки продавали бутылки для воды по двадцать копеек. Одна бабушка, как какой-то изгой, стояла в стороне со своими бутылками. Лита вообще не собиралась ничего покупать, но не удержалась, купила посудину у бабушки-изгоя и пошла наливать воду.